Вступление

Самое свежее

"ПОИСК"

Опровержение

Интервью с Ильёй Кормильцевым

Led Zeppelin

Бутусов +
Deadушки =
6 месяцев

"И УЗРЕ ОСЛИЦА АНГЕЛА БОЖИЯ"

В 1988 году Ник Кейв завершил свой первый (и пока что единственный роман) "И узре ослица Ангела Божия". Надо сказать, что в то время Кейв был еще не нынешний Кейв - мировая звезда поп-музыки, автор мелодраматической баллады про девушку, которую все звали Шиповничек, хотя ее настоящее имя было Элайза Сноу. Лидер незадолго до этого организованной группы The Bad Seeds пользовался на тот момент значительно более скромной славой, не выходившей за пределы относительно узкого круга почитателей альтернативного рока.

В том же году роман был опубликован, восторженно принят поклонниками Черного Маэстро и довольно прохладно - литературной критикой. Последнее, впрочем, не помешало книге занять на некоторое время заметные позиции в списках бестселлеров и быть замеченной за пределами англо-говорящего мира: "Ослица" к настоящему времени переведена более чем на десять языков. Предпоследним был польский, теперь вот добавился и русский. По мотивам романа было сделано несколько театральных постановок, сам Кейв с группой друзей записал отрывки из романа в виде того, что у нас некогда называлось "литературно-музыкальным монтажом" и выпустил компакт.

Продолжения не последовало: может, Кейву было важно всего лишь попробовать себя в качестве писателя (выскажем гипотезу: в виде соревнования с отцом - несостоявшимся прозаиком, написавшим немало рассказов в стол), а может, он ожидал от тёти Большой Литературы более доброжелательного приема. Вообще-то вторгаться на территорию изящной словесности рок-музыканты начали еще в шестидесятые годы. Достаточно привести в качестве примера путанную и невнятную новеллу Боба Дилана "Тарантул" или же квази-обериутские забавы Джона Леннона. Но тогда, на заре рок-культуры слова кипели и пенились в горле у ее героев так, что они едва успевали их донести до магнитной ленты, а не то, что до медлительной бумаги. Поэтому литературные упражнения идолов воспринимались от силы как невинное баловство: никто не собирался считаться с этими пробами пера всерьез, не исключая и самих авторов.

Но после Кейва ситуация резко изменилась: написав "Ослицу", он, можно сказать, прорвал плотину. После этого писать книги стало среди музыкантов (в особенности альтернативного направления) модным занятием. Свою книгу, а то и не одну, написали не только такие многогранные личности, как Генри Роллинз, Майкл Гира, Ричард Хелл, но и более близкие мэйнстриму Пит Таунсенд, и даже - прости Господи - Брюс Диккинсон из "Iron Maiden". Причем список этот далеко не полный. И все же книга Кейва стоит в этом ряду особняком. В первую очередь потому, что она удивительно традиционна и даже, в каком-то положительном смысле, старомодна. А во-вторых, потому что магия ее сюжета и языка захватывает читателя и долго не отпускает - что позволяет говорить об ее авторе не просто как о дилетанте, но как о настоящем писателе.

История глухонемого мальчика, загнанного и преследуемого, несчастного и безумного, вообразившего себя пророком и посланцем Бога на земле и, в результате, убившего единственное существо, которое он любил, рассказана языком, напоминающим то Достоевского, то Фолкнера, то Кормака Маккарти, то Уильяма Берроуза. Страшные предания американского Юга и библейские легенды, строчки черных блюзов и цитаты из песен самого Кейва пересеклись в этой предельно эклектичной и, в то же время, цельной книге, образовав предельно гремучую смесь. Да и чего другого можно было ждать от автора, которому в детстве уже упоминавшийся папаша - учитель словесности в австралийской школе - читал на ночь вместо "Красной шапочки" "Преступление и наказание" и "Лолиту"?

Но дело даже не в этих модных приметах современной прозы, пересекающей границы между жанрами и стилями: подобных произведений немало, и среди них не так трудно отыскать куда более изощренные. Дело в том, что в отличие от многих, Кейв не боится сочетать литературную игру с до наивности прямой постановкой "предельных вопросов": о Боге, человеке, судьбе и проклятии. В этом и состоит его подчеркнуто провинциальная старомодность. Она, как мне кажется, не может не найти отклика у российской публики, для которой подобный пафос еще не перестал быть вполне органичным.

Илья Кормильцев

"ПОИСК ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ"