Журнал ОМ №88, ноябрь 2004 г.

Текст: Илья Кормильцев

 

No Future

 

Скажите, давно ли вы в последний раз сломя голову мчались в магазин за новым альбомом музыкального коллектива, новым романом оригинального писателя? На просмотр фильма - чтобы именно сейчас, именно в первый день, потому что безумно интересно?

 

Я вот лично - очень давно. Этому можно найти множество объяс­нений. Культурно-социологиче­ское, например: е прошлое деся­тилетие постсоветские люди так ак­тивно наверстывали упущенное и впи­тывали непознанное, что наступило естественное пресыщение. Как гово­рят в таких случаях барышни, тряпок полно, а надеть нечего. В этом есть до­ля правды, но и только. Впитывание нового подразумевает наличие ново­го. А ведь стоит только пробежаться глазами по концертно-клубным афишам хоть Москвы, хоть Лондона, как становится ясно: они населены или те­нями прошлого (пусть порой и весьма бойкими) или новыми поделками, по­лезными, понятными и недолговечны­ми, как современная бытовая техника. Судя по всему, новый век начинается с эмоционального и творческого ваку­ума, созданного черной дырой, что возникла на месте двух повалившихся башен. Другое объяснение, обидно-личное: староват стал. И опять-таки не вполне удовлетворительное. Слушал я тут недавно, как ведущие одной радиостанции допрашивают на улице старших школьников по поводу какой-то очередной проходной поп-рок-поделки. «Нет, - отвечают подростки, -мы это дерьмо не слушаем, мы настоящую музыку слушаем: Шевчука и Чижа». Кто тут стар, кто молод: я, кто УЖЕ эту парочку не слушает (а может, даже и никогда не слушал), или те, кто ВСЕ ЕЩЕ ее слушают, - сам черт ногу сломит. Объяснений можно выдумать еще немало, но проще признать оче­видное: мы живем в эпоху вакуума, и это не только очередная национальная особенность - это глобально. Как пел орденоносец Гребенщиков, в полях определенного напряга любые устрой­ства сгорают на раз. А с чем сравнить напряг того поля, которое сейчас нас пронизывает изо дня в день с такой интенсивностью, что впору задумать­ся, так пи уж безумны конспирологи. утверждающие, что власти облучают нас какими-то там инфраволнами? С канунами мировых войн? Бросьте, никто, кроме жителей Европы, тогда всерьез не волновался. С ядерными мурашками холодной войны? Сход­ства больше, но присущий тому вре­мени спортивный дух соревнования слона с китом подпитывал и толкал вперед все - от космических технологий до музыкальных стилей. Настоящий же вакуум никуда никого не подталкивает, он всасывает и аннигилирует. Если в нем умудряется существовать хоть одна частица материи, это уже не вакуум.

Вакуум - это отсутствие Будущего, именно такого, с большой буквы, поскольку у пустоты Будущего нет. То, что в конце 70-х казалось артистическим позерством панк-рокеров, в нулевые годы стало расхожей банальностью. Будущего нет. И все мы, как один, сиды вишесы, от бомжей и до президентов. Такого отсутствия проектов будущего мир не знавал довольно давно - не возьмусь сказать, насколько давно. Отсутствие мало-мальски внятных проектов Будущего заставляет людей хвататься за настоящее, как утопающий хватается за спасительный плотик. А самое доступное и неотвязное настоящее в наше время - это политика. Возможно, именно поэтому единственные за последнее время три музыкальных проекта, которые вызвали у меня давно забытое желание бегать по знакомым, показывать и обсуждать, используют в качестве первичной материи политику. Я имею в виду проект Алексея Вишни www.polit-techno.ru, шаповаловскую NATO и скачанное из сети творение безвестных шутников - иронический реггей I love Osama. Надо отметить, что ни первое, ни второе, ни третье политической сатирой не является. Сатира - это противопоставление плохого настоящего воображаемому идеалу, который ожидается в Будущем. А Будущего, как мы уже выяснили, нет. «Политтехно» - открытый проект, публикующий на своем пространстве любые миксы, лишь бы они включали голоса ныне действующих политиков, которые знакомы любому слушателю больше, чем голоса подавляющего количества звезд современной попсы. В самых удачных треках «Политтехно» читка блистательного рэпера Жириновского - это все, что угодно, но не сообщение о том, насколько плох Жириновский. Наоборот. Владимир Вольфович в этом актуальном диджейском проекте выглядит гораздо убедительнее Владимира Владимировича именно потому, что он даже и не пытается скрывать свою панковскую сущность: это раньше считалось, что есть серьезная политика, а есть демагогия. В панк-эпоху любая политика - это демагогия, потому что заранее известно, что нас позовут в Будущее, которое не наступит никогда. Поэтому «Фабрика звезд» не более чем модель выборов - таких, какими они вскоре станут, если еще не стали. Все несут одну и ту же чушь, поэтому выигрывает тот, кто делает это с большим драйвом и имеет самый прикольный прикид. Откопанная принципиально не внимающим никакой так называемой '(реальности" Шаповаловым челябинская девушка в чадоре (логичнее и экономнее было одеть в чадоры самих «тату-шек»: но зазнавшиеся девицы, видимо, стали воспринимать себя слишком серьезно), поющая что-то никому не понятное на фарси. -тоже никакой не протест против чего-либо и не призыв к чему-нибудь,  И если ПОЛИТИКИ ДОВОЛЬНО остро отреагировали на затею Шапова­лова с концер­том 11 сентября в Доме Союзов, увидев провокацию там, где наличествует лишь придурковатая панковская отрыжка, то лишь потому, что политики, особенно местечковые, никак не возьмут в толк, что их самих уже давно никто кроме как в качестве панков не воспринимает. Ну и наконец, веселые растаманы (вроде бы сербы), сообщающие в своей песенке, что они «любят Осаму больше, чем  папу и  маму»  и что "вступление в террористические организации - лучший способ отправиться на бесплатные вакации», являются пропагандистами террора не больше, чем высокопоставленные сказочники, раскопавшие в сокровищнице «Тысячи и одной ночи» образ седобородого злого старика с кривым ятаганом за поясом. Все это просто панк в самом глубинном значении этого слова. Отрицание отрицания. Истерическое хихиканье твари, угнетенной отсутствием Будущего. Анекдот, рассказанный в предбаннике газовой камеры.

Вся эта эволюция, впрочем, весьма логична. Как давно уже заметил Оскар Уайльд, не искусство подражает жизни, а совсем наоборот. Время запаздывания составляет лет пятнадцать-двадцать.

Идиотский оптимизм 80-х с падающими берлинско-пинкфлойдовскими стенами и братанием всех и вся под какую-нибудь идиотски-эйфори-ческую Wind of Change, где поется о «будущем повсюду, которое веет в воздухе», стал проекцией в жизнь хипповатых 60-х. Затем жизнь закономерно освоила суицидальную анархию следующего поколения артистов. Груды детских трупиков на наших глазах плавно перекочевали в реальность прямо с обложки альбома какого-нибудь деструктивного коллектива. Можно долго спорить о том, с чем мы имеем дело: с дурным влиянием или метким предвидением, однако спор этот представляет чисто теоретический интерес. Большинство людей волнует совсем другое. Как выжить в эпоху панк-реальности? Какими звуками, словами, картинами и мыслями вдохновляться посреди безбрежного вакуума? Как обнаружить позитив среди разрушенного безжалостной эксплуатацией и пародированием символического пространства, не впадая при этом в средневековые крайности фундаментализма, расизма и тотального озверения?

Не буду врать, ответов на эти вопросы у меня нет. Есть только смутная надежда на то, что они, эти ответы, существуют, и что отсутствие Будущего окажется таким же преходящим миражем, как и конец истории. В конце концов, как любит шутить один мой знакомый: «Конец света не более чем несбыточная мечта человечества».