Круглый стол
"ИСКУССТВО. РЕВОЛЮЦИЯ. КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ"
26 января 2005, ИИЦ "Панорама", Москва

Илья Кормильцев:

Я, с вашего позволения, об Украине говорить вообще не буду. (Аплодисменты в зале.) Я Украину плохо знаю. Был там пару раз по нескольку дней в Киеве, один раз – неделю в Ровно. Вот и весь мой опыт. Я родился на Урале, жил на Урале, вырос на Урале. У нас в Крым не так много ездили, как в Москве – Крым назывался тогда "Приморский район города Москвы", а не Приморский район города Екатеринбурга или Новосибирска, скажем. Я вообще думаю, что если бы Никита в своё время не присоединил Крым к Украине, то москалям бы до Украины вообще бы никакого дела не было, несмотря на весь Донбасс. Это обида символическая – отобрали свой приусадебный участок. Я думаю, что это – проблема сложных взаимоотношений москалей с Украиной. У уральцев с Украиной взаимоотношения точно такие же, как, скажем, с Польшей, Югославией, Грецией, с чем угодно. Такого специфического восприятия нет.

Я буду говорить о России, о том, возможна ли здесь "оранжевая революция". Или вообще какая-то революция на настоящий момент. По-моему, ключ к ответу лежит в вопросе "А была ли революция в 1991 году?" Я всегда считал, что не было никакой революции в 1991 году, не было даже никакой смены режима, если не называть революцией. Меня очень часто спрашивали, почему я так считаю. Но я – поэт, я не обязан давать умные, правильные по политологии, социологии какие-то связи, чтобы всё было по-академически правильно. Я отвечал: "Потому что Пугачёву не расстреляли, революции не было". Меня спрашивают: "Ты что, с ума сошёл, Пугачёва – это же наше всё!". Но в России "наше всё" традиционно начинается на "Пу" по непонятным фонетическим причинам – Пушкин, Путин, Пугачева... В чём дело? Мне кажется, наследие социологии XIX века – мысль о том, что меняются режимы и формации – это очень важно. Была у нас коммунистическая страна, теперь капиталистическая якобы, как, впрочем, была раньше якобы коммунистическая. Так вот, это не важно на самом деле. Важен процесс смены или сохранения элит. А процесс смены или сохранения элит обеспечивается не политическими, а культурными формациями, непрерывностью культурного процесса. Никакого культурного процесса прервано в России в 1991 или в 1993 году не было, к сожалению. Продолжается тот же режим, в принципе, который существовал в культурном смысле, и правят те же элиты, которые правили на протяжении длительного периода предыдущей истории. Не буду вдаваться в академические штудии по поводу того, насколько он длительный. Начался он в 1917 году или при Петре, или при царе Иване Васильевиче – не важно. Важно то, что никакого срыва, смены контингента не было. А в таких республиках, как Украина и Белоруссия, он был. С чем это связано? Дело в том, что программа национальной школы (я плохо знаю Украину, зато хорошо знаю Белоруссию, знаю то поколение, которое там выросло уже после Советского Союза) – это совсем другие учебники, это совсем другая ориентация в мире. Это совсем другая картина культуры, литературы. Свою дочь я спрашивал шесть лет назад, когда она закончила школу: "Что ты читаешь там такое?" – "Да вот, Чернышевского "Что делать?" изучаю"... Так вот это явление, этот культурный пласт, который обеспечивает нынешнюю элиту, он очень метко был Эдуардом Лимоновым охарактеризован как "вечный XIX век", который в России до сих продолжается. Этот "вечный XIX век" – он и следствие того, что не меняется элита, и она его сохраняет специально, чтобы не меняться и сохранить свою преходящую власть. Не знаю, на Урале её называют всегда так же, как и на Украине называют – "москальская элита". Речь идёт не о биологическом определении элиты. Разумеется, приезжали люди из провинции, их брали в ЦК, или назначали в Администрацию президента, они пробивались куда-то ещё. Речь идёт о некой ложе, в которой ты должен придерживаться определённых культурных, эстетических, мировоззренческих принципов. И которые постоянно пополняются. В России слома не было. И, соответственно, у нас неизбежно что-то скоро будет. Но оно будет не такое красивое, как "оранжевая революция", а совсем другое, как всегда дикое и безобразное. И кончится кошмарно.